Вопрос об относительной человеческой ценности

Однако даже если договор был заключен свободно и осознанно, но при этом «обязывает сторону договора совершать нечто враждебное публичной политике государства или нации, или конфликтует с потребностями, интересами или господствующими чувствами людей, или нашим обязательствам перед миром, или противоречит нравам данного времени, — он недействителен, сколь бы торжественно он ни был заключен». «В каждом случае, если не находится прецедента, необходимо исследовать, нет ли в данном действии тенденции, вступающей в противоречие с общим интересом». «Если есть сомнение, какой закон подходит к данному случаю, судьи должны разрешать эти сомнения, исходя из возможных благих или дурных последствий их решения». Во всех случаях вопрос о том, должна ли коллективная власть оказывать помощь индивиду в обеспечении исполнения договоров, в конечном счете, становится вопросом об относительной человеческой ценности, приписываемой вовлеченным лицам или классам лиц.

То же самое верно и для ситуации, когда другие определяющие полномочия государства (как то: налогообложение, суверенное право государства на принудительное отчуждение частной собственности, регулирующая власть) используются законодательной властью для реструктуризации стимулов индивидов и классов. Так, налогообложение «не может производиться для достижения частных целей»; но оно всегда производится для достижения частных целей, и никак иначе, поскольку в результате происходят сокращение сферы свободы и независимости налогоплательщика и расширение сферы свободы и независимости всех тех, кто получает выгоду от налога. Поэтому вопрос должен ставиться не так; «Что такое частная цель в противоположность общественной цели?», но: «Есть ли частная цель также и общественная цель или она не более чем частная цель?». Будет ли поведение лиц, которые получили выгоду, выгодным также и для общества в аспекте самой этой выгоды? Являются ли они в этом отношении ограничивающим фактором при умножении богатства нации, и следует ли увеличивать сферу их деятельности за счет ограничения сферы деятельности других? Оценивать ли их как часть общества применительно к данной конкретной сделке или как инструменты, осуществляющие волю частных лиц? Или, если использовать слова лорда Коука из судебного отчета по делу о монополиях, является ли «увеличение» их «имущества» «полезным для “общего блага”?»